Этому смелому начинанию едва ли стоит порадоваться, и было бы лучше предоставить цивилизованному миру скакать без штанов без нас – мол, у москвичей собственная гордость и к тому же еще и холодно. Но само событие выказывает немалую склонность к подражанию – склонность, чреватую некоторыми опасностями, которые стоит отметить.

В разных культурах существуют разные представления о том, что является приемлемым, а что нет, что будет воспринято как веселая шутка, а что – как хамская выходка, в чем увидят проявление крайнего неуважения к себе и к окружающим, а что будет сочтено вполне уместным.

Когда человек пытается подражать культуре, нравы которой он (обоснованно или нет) считает более развязными, он очень быстро пролетает мимо той грани, на которой аутентичные представители культуры останавливаются, и со свистом летит дальше – туда, где его точно сочтут дикарем.

Недавние кельнские безобразия (помимо ряда других факторов) были обусловлены тем, что молодые люди, прибывшие из стран с жесткими и суровыми запретами, оказались в стране, где нравы значительно более вольные – и решили, что тут можно вообще все. Раз местные пренебрегают запретами, принятыми у них, значит у них вообще ничего не запрещено. Обычная проблема паренька из сурового патриархального селения, попавшего в большой город.

Аналогичная (хотя, конечно, не столь криминальная) проблема возникает при попытках имитировать чужую культуру у себя дома. Когда русский человек пытается изображать американскую раскованность, это выходит настолько ужасно, что лучше бы он изображал китайскую церемонность.

В любой культуре существует система запретов, свои представления о приличиях, которые могут не всегда проговариваться вслух, но которые всегда подразумеваются. Человек, который их нарушает – например, иностранец, даже если он вполне приличный человек и делает это по неведению – выглядит глупым, или грубым, или дурно воспитанным, или всем этим сразу. Юмор и шутки переводятся особенно тяжело – при буквальном переводе они могут казаться представителям другой культуры возмутительно грубыми, хотя сами шутники ничего такого не имели в виду.

Русские часто кажутся американцам невыносимо угрюмыми, американцы русским – раздражающе развязными. Это обычное явление при соприкосновении различных культур, и когда благонамеренные люди, выросшие в разных средах, соприкасаются между собой, им просто следует проявлять понимание.

Чего делать, пожалуй, не стоит – это буквально переносить какие-то веселые шутки из одной культурной среды в другую. Возможно, в Нью-Йоркском метро группа молодежи без штанов воспринимается органично, не говоря уже о том, что там гораздо теплее.

Но когда русские люди, в подражание американцам, начинают снимать штаны и бегать – это выглядит очень жалко и унизительно. Дело не в самом по себе подражании – если бы кто взялся подражать, скажем, американской приветливости, предприимчивости или оптимизму, его не в чем было бы упрекнуть. Дело в подражании чему-то с самого начала глупому, что в подражательной, вторичной версии выглядит еще более глупым.

В романе Шарля де Костера “Легенда о Тиле Уленшпигеле” есть забавный эпизод, когда некий человек начинает громко кричать по-ослиному, а ему говорят: “вот это наши ослы Иеф и Ян, и ревут они лучше тебя, потому что у них это выходит естественно”.

Может быть, где-то естественно являться в метро без штанов; везде свои обычаи, в каждой избушке свои погремушки, хотя я подозреваю, что и в американском контексте в этом есть нечто ослиное. Но в нашем контексте это оказывается чем-то особенно нелепым и унизительным. Желание скинуть портки на морозе, чтобы хотя бы несколько уподобиться не самым почтенным жителям Нью-Йорка – это не то, что стоит делать уважающим себя людям.