Сергей Худиев
В лондонском метро проходит мощная рекламная кампания, запущенная организацией «Смерть с достоинством» которая, в частности, должна побудить население (и прежде всего, власти) поддержать закон об «ассистированном самоубийстве».
Реклама в метро показывает энергичную и довольно молодую даму, которая снята в момент какого-то танца, весело улыбающейся. Это можно было бы принять за довольно стандартную рекламу каких-то товаров, но текст гласит «Мое последнее желание: Я не хочу страдать на глазах у моей семьи! И не должна!» и, чуть ниже «Если уж мне нужно уходить, я хочу сама решить, как» И, наконец, лозунг всей кампании — «Дайте нам выбирать! Смерть с достоинством»
Благотворительные организации, которые занимаются предотвращением самоубийств, решительно протестуют против кампании, обращая внимание на то, что, при всем надрывном оптимизме это послание прочитывается человеком опечаленным и страдающим вполне ясно: «Фу, как неприлично и эгоистично грузить других своими страданиями! Выпей, наконец, яду!»
Мысль не новая. Еще в 2008 году британский этицист баронесса Уорнок писала об «обязанности умереть»: «Если вы страдаете деменцией... из-за вас впустую тратится жизнь многих людей... жизнь вашей семьи, и ресурсы национального здравоохранения»
Тяжелая болезнь в семье — суровое испытание для всех ее членов, и, обычно, большие расходы, у тебя должна быть возможность их от такого испытания избавить, и ты будешь последним эгоистом, если захочешь и дальше продлевать свою жизнь.
Еще недавно такая логика показалась бы чудовищной — но за последние десятилетия общественная атмосфера изменилась.
Почему? Можно указать, по крайне мере, две причины — отмирание христианских табу и старение населения.
По мере того, как общество отходит о своих христианских корней, некоторые вещи, которые раньше разумелись сами собой, теперь теряют свое значение. Раньше считалось (и никем не ставилось под вопрос) что самоубийцу следует вытаскивать из петли, что он нуждается в психиатрической и духовной помощи. Подталкивать другого человека к самоубийству считалось вопиюще аморальным поступком. Даже люди лично неверующие еще долго сохраняли эту инерцию христианства.
Постепенно, однако, эти установки были размыты. Религиозный ужас перед самоубийством, которое бросает вызов подателю жизни, Богу, исчез — как и страх загробных последствий.
В мире без Бога и вечной жизни испытания больше не воспринимаются как попущенные промыслом с какими-то, в конечном итоге, благими целями, а уход за больными и слабыми — как подвиг милосердия, обретающий вечную награду.
Как в какой-то старой карикатуре, где пара европейцев в костюмчиках приходит в африканскую деревню и говорит: «Мы — миссионеры-атеисты. Мы возвещаем, что вы будете бессмысленно страдать, а потом навсегда умрете»
Если все, что нам предстоит — это небытие, не так важно, когда оно наступит, немного раньше или немного позже, и не важно, какие решения мы принимаем в жизни, потому что они исчезнут вместе с нами.
При таком взгляде на жизнь естественным образом утверждается утилитаризм — хорошо то, что приносит наибольшее счастье наибольшему числу людей, счастье — это удовольствие, если ваша жизнь не приносит удовольствия ни вам, ни другим людям, ее вполне разумно прекратить.
Конечно, такой подход ведет к разного рода абсурдным выводам — вроде идеи расстрела всех несчастных, чтобы поднять общий уровень счастья — но другого-то все равно нет.
В мире, где, по словам известного атеиста Ричарда Докинза «нет ни добра, ни зла, ниц ели, ни замысла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия», просто невозможно найти другой системы отчета кроме комфорта и дискомфорта.
Это то, что создает мировоззренческий фон для продвижения «смерти с достоинством», но причина, по которой ее так настойчиво рекламируют, в другом.
«Сексуальная революция» привела, в частности, к ослаблению семьи и падению чадородия, а это, в свою очередь — к старению населения.
Во всех развитых странах (включая Россию) число стариков, которые нуждаются в пенсиях, уходе, и дорогостоящей медицинской помощи, растет, а число трудоспособных людей, из налогов которых все это оплачивается, уменьшается.
Бремя, лежащее на социальном государстве, становится все более неподъемным, и сокращение числа социальных иждивенцев все более воспринимается как необходимость.
Старики, люди неизлечимо больные физически или психически, все те, кто отрезают от общественного пирога больше, чем привносят, воспринимаются как обуза, от которой надо как-то избавляться.
Конечно, это звучит некрасиво — и с такой грубой прямотой, как баронесса Уорнок, это мало кто озвучивает. Но реальность, стоящая за всеми этими разговорами о «достоинстве» и «выборе» именно такова.
Опыт «передовых» в этом отношении стран — таких, как Канада — показывает, что «смерть с достоинством» это работающий способ снизить нагрузку на социальные службы.
Вслух говорят, конечно, о другом — сначала об избавлении от страданий. Разве вы не хотели бы, если вам поставят страшный диагноз, уйти без боли? Разве вы не желали бы этого для тех, кого любите и кому сострадаете?
Но, как отмечают противники «самоубийства с помощью врача» обезболивание уже доступно — как и решение прекратить лечение, если пациент находит его бесполезным и готов принять смерть.
Как пишет, например, британское издание UnHeard, «Очевидно, что намерение состоит в том, чтобы заставить людей, которые мало что знают об уходе в конце жизни, а это подавляющее большинство населения, предположить, что без помощи в самоубийстве мы все подвергаемся высокому риску мучительной смерти, бессмысленно продлеваемой догматически настроенными медиками.
Но это не так. Британская паллиативная помощь — одна из лучших в мире, и пациенты уже имеют право отказаться от медицинского вмешательства... Вопреки мифам которые распространяет «Смерть с достоинством», палаты британских больниц не полны пациентами, которых жестокосердные медицинские работники с трудом поддерживают в живых против их воли»
Иначе говоря, тяжело больных людей следует обезболивать, а не убивать.
Но, как показывает мировой опыт, очень скоро разговоры о «невыносимых страданиях» забываются, и «смерть с достоинством» охотно подается всем, кто добровольно или под некоторым давлением, соглашается освободить жилплощадь.
И в этой ситуации, как показывает опыт той же Канады, «помощь в самоубийстве» очень быстро переходит в «побуждение», а там и «принуждение» к самоубийству.
Не стоит думать, что эта проблема неактуальная для России — пока что разговоры об этом ведутся только шепотом, открытых публикаций, которые запускали бы, в этом отношении, пробные шары, немного.
Но проблема, которую стремятся решить таким образом — старение населения — актуальна и для России, и попытки решать ее также вполне вероятны, и нам стоит быть к ним готовыми.
