(Окончание. Начало см.: «Язык, которого не понимает Бог»)
Люди меняются, потому что не обладают ни содержанием, ни глубиной. Только у святых есть содержание и глубина, и они смотрят на всё глубже.
«Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот» (Лк. 18, 14).
Это грандиозно – чтобы тебя оправдал Бог. Чего больше можно пожелать в этой жизни? Святой Дух в этот миг тебя оправдывает, посещает тебя небесным образом и подает невероятное утешение, подает тебе дары. Тебе жаль других. И грешников, и праведников, и фарисеев, и нефарисеев, всех людей. Это жалость, полная снисхождения, потому что Святой Дух хочет, чтобы мы таким образом все познали ту истину, что
«Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится».
Это нерушимый закон, закон духовный. Как только увидишь, что кто-нибудь превозносится и говорит: «Смотрите на меня, только на меня смотрите! Я тот, кого вы ждали!» – знайте: тут скоро громыхнет бомба. Потому что это не язык Бога. Скоро этот язык станет Вавилоном, диавол вторгнется сюда и разрушит всё.
Например, мы слушаем политиков и думаем: «Смотри-ка, каждый хочет убедить нас, что мы только его и ждали, только его!» – а немного погодя вдруг все начинают их ругать. Как это страшно! Не так ли? Потому что они начинают свое предприятие без Бога. Одно дело – чтобы тебя вознес Бог, и другое – когда ты сам себя превозносишь. Если Бог вознесет тебя, ты в полной надежности: и не упадешь, и добро сделаешь, и в опасности не окажешься. А если сам себя возносишь, это значит, что благодать в тебе не почивает и Бог не находит Себе покоя в тебе.
Смиренномудрие – это язык Бога, Он говорит на этом языке и этот язык понимает
Поэтому отцы и говорят постоянно о смиренномудрии. Смиренномудрие – это язык Бога, Он говорит на этом языке и этот язык понимает. И если Бог не понимает тебя на молитве, надо включить в нее этот элемент. Если хочешь, чтобы Бог понимал твои прошения, в них должно присутствовать это.
Смиренномудрие выражается многими способами, смиренномудрие – это и диакония, и благодарность, и покаяние. Покаяние – это смиренномудрие par excellence (по преимуществу), не правда ли? Вы видите, как начинается Евхаристический канон:
«Благодарим Тя, Господи Боже сил, удостоившего нас встать перед Твоим Святым Жертвенником и пасть перед Твоей милостью о прощении наших грехов и грехов народа, содеянных по неведению»[1].
Каждый из нас получил благодеяния, которые в значительной степени он может видеть, и это становится для него причиной смиренномудрия и благодарности. Смиренномудрие говорит: «Я не сделал ничего, а Бог уберег меня в том-то, том-то и том-то». Свят не тот, у кого есть благодатные дары, а тот, кто уже был святым до благодатных даров. Благодатные дары приходят, когда человек освятится, в противном случае благодатные дары его погубят. Понимаете?
Бог хочет дать благодатные дары всем. В ранней Церкви половина верующих пророчествовала, а другая половина имела дар толкования, но если Бог подаст благодатные дары тебе, такому, какой ты есть, ты немного погодя превратишься в какого-нибудь гуру, который будет лжепророчествовать и творить чудеса. И себя погубишь, и другим навредишь, потому что диавол кое-что умеет и дорого продает это, всегда в ущерб нам, поскольку он лишен жалости.
Запомните эти слова: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Смирение означает иметь пищу, иметь возможность применять власть, иметь здоровье – и считать это даром Божиим, и молить Его, чтобы указал, что тебе делать с этим даром. Это смирение. Мы говорили об этом и раньше: одно дело крест, и другое – мучения. Мучения – это не крест. «Я несу крест!» – говоришь ты. Да, мучения у тебя есть, они есть у всех. Потому что бывают два креста: один справа, от Христа, а другой – слева. И только один спасает, а другой – это просто мучения.
Разве то, что я переношу, когда причиняю вред другим, – это крест? Я виноват в этом.
Разве то, что я переношу, когда причиняю вред другим, – это крест? Я виноват в этом
Крест – это то, что происходит, когда я хочу исполнять волю Божию, когда я лично хочу приложить Божию мудрость, но встречаю сопротивление. Это крест, и он может проявиться как болезнь, как презрение, как бедность и т.д. Это крест.
Крест – это то, что я делаю по своей воле и принимаю это как свидетельство Божией истины. А не то, когда стреляю в кого-нибудь, он в меня – и убивает. Это воздаяние за зло, которое я совершил.
Смирение проявляется и в том, когда у кого-нибудь есть слава, красота, богатство, но он старается их не демонстрировать и не мучить ими другого, а тайно ему помогает. Смирение – это когда у меня есть здоровье, и я использую его, чтобы помочь другому, а не заставляю его испытывать боль. Смирение – это когда у меня есть красота, но я не уязвляю других ею, а предоставляю Богу сделать ее богообразной. Смирение – это когда у меня есть богатство, и я не хвастаю им.
Когда у меня нет ничего, что можно было бы спрятать, то что это тогда за смирение? Это уже называется крайней нищетой. Но и в этом состоянии тот, кто смиряется, может познать, что такое смирение, сделав себя ответственным за свою нищету и не ропща пред Богом. Это тоже смирение, но уже требует большей смелости. Поэтому «всякий, возвышающий сам себя, унижен будет», что означает, что в тебе, по сути, нет ничего ценного, но ты сам себя превозносишь. Будьте осторожны в этом, потому что люди, пользующиеся сегодня славой, сами себя прославляют.
Горделивец – это больной человек, который умножает то, что имеет в себе, надувается и хочет, чтобы все были очарованы и околдованы им. Я сказал одному студенту, который говорил: «Я знаю это, знаю то»:
– Послушай, когда я был молодым, я знал всё. А когда много знаешь, тогда многого и не знаешь. Когда же знаешь мало, малого и не знаешь.
– Не понял? – сказал он мне.
Когда человек знает много, когда он погрузится в науки, например, тогда поймет, скольких вещей он еще не знает и как много ему еще надо изучить. И что парадоксально: все будут считать, что он очень ученый, а он будет говорить: «Эх, сколько же всего я еще не знаю!» А когда человек знает мало, он говорит: «Я знаю всё!» Он даже не представляет себе, сколько ему еще надо узнать. В духовной жизни это очень важно. Поэтому человек, у которого имеется богопознание, смирен.
Мы преходящи на этой земле, поэтому древние греки называли человека смертным. Человеку очень важно знать, что он смертен. Бог ни с кем из нас не заключал договора, что мы доживем до 100 лет, и тогда придет смерть. Это значит, что нам надо выучить язык вечности.
Язык вечности – это язык смиренной любви. Вечность – то, что приобретается еще в этой жизни
Язык вечности – это язык смиренной любви. Вечность – это то, что приобретается еще в этой жизни. Мы не можем ею пренебрегать. Если сделаем это, она пренебрежет нами, как в том анекдоте, который рассказывает архимандрит Максим. Смерть преследовала одного человека, а он притворился младенцем и говорит:
– Хочу ням-ням!
А смерть ему отвечает:
– Нет, мы пойдем в тар-тар!
Мы не можем пренебрегать этим познанием, но наша цивилизация, капитализм зиждутся на рекламе, на лайфстайле, который хочет, чтобы ты всегда оставался незрелым. Ты ему нужен духовно незрелый, чтобы ничего не понимал, чтобы всегда чувствовал себя свободным, чтобы мчался на новой модели такого-то автомобиля со скоростью 160 км/ч и думал, что смерть не подкараулит тебя через 100 метров. Но капитализм хочет этого, и мы, как хорошие дети, должны подлаживаться к этому как можно больше.
Другой анекдот, который я расскажу, показывает, что хоть мы и знаем, что умрем, но умирать не хотим. Потому что смерть не является нашей частью, Бог попустил ее, но мы не можем ее принять.
Два пожилых супруга поспорили, кто из них первым уйдет на тот свет. Оба хотели стать первыми. Муж говорил:
– Жена, прошу тебя: давай я уйду отсюда первым, я ведь жить без тебя не могу!
Жена говорила:
– Нет, муж, обычно остаются мужчины, а нам, женщинам, надо уходить, чтобы приготовить вам место на небе!
И каждый день ругались. Однажды до того разругались, что муж разозлился и пошел в кафе. Но, пока пил кофе, вспомнил, что забыл дома ключи. И думает: «Схожу-ка я, заберу ключи, не то запрет дверь, и придется мне сидеть на улице всю ночь, когда вернусь».
Стучится в дверь, а жена спрашивает:
– Кто там?
– Смерть!
– Его нет! Он пошел в кафе! В кафе он!
